|
|
|
Сталин озаботился тем, чтобы в кратчайший срок проинформировать о процессе зарубежную общественность. Издание английского текста стенографического отчета было осуществлено такими телеграфными темпами, что через день после окончания процесса эта книга была выпущена в свет. Одновременно на иностранных языках было издано много пропагандистских книг о процессе, в том числе брошюра "Заговор против Советского Союза и международного мира", автором которой был Пономарев, будущий академик и секретарь ЦК КПСС[1].
Конечно, такого рода книги не были рассчитаны на глав правительств, генеральных штабов и секретных служб фашистских государств, которые лучше, чем кто-либо другой, знали: обвинения "троцкистов" и советских генералов в государственной измене и сговоре с германскими и японскими милитаристскими кругами являются чистейшим вымыслом. Что же касается многих недальновидных политиков буржуазно-демократических государств, то они пришли к такому выводу лишь после второй мировой войны, когда публикация секретных архивов Германии и Японии не оставила камня на камне от фальшивых версий о переговорах Троцкого и троцкистов с фашистскими державами.
Буржуазная печать в своих оценках великой чистки отвечала двояким образом на вопрос, укрепил или ослабил этой чисткой Сталин свое господство. С одной стороны, бросавшиеся в глаза подлоги московских процессов подталкивали к выводу о том, что сама необходимость прибегать к судебным фальсификациям свидетельствует о слабости сталинского режима. С другой стороны, многие аккредитованные в Москве иностранные журналисты помогали Сталину обманывать общественное мнение Запада, заявляя, что в результате расправы с оппозицией и строптивыми генералами сталинское руководство стало более сильным и могущественным, чем когда бы то ни было.
На процессе присутствовало немало иностранных наблюдателей, в том числе представителей зарубежных коммунистических партий, которые, возвратившись на родину, убеждали общественность своих стран в юридической безупречности процесса. Аналогичную функцию выполнял английский лейборист Притт, доверие к свидетельствам которого прибавляло то обстоятельство, что недавно он председательствовал на контрпроцессе по делу о поджоге рейхстага, организованном в Лондоне немецким коммунистом Мюнценбергом. "Первое, что произвело большое впечатление на меня как английского юриста, - писал Притт, - было свободное и непринужденное поведение заключенных. Все они хорошо выгляделии Судебный приговор и прокурор Советского Союза снискали себе добрую славу в крупных державах современного мира".
На удочку организаторов процесса попался и посол США в СССР Дэвис, который в дни суда писал своей дочери: "Процесс показал все элементарные слабости и пороки человеческой природы - личное тщеславие самого худшего образца. Стали явными нити заговора, который чуть было не привел к свержению существующего правительства"[2]. Дэвис не ограничился изложением впечатлений о процессе своим близким. Он направлял подробные отчеты государственному секретарю США Хэллу, а во время поездки в Англию поделился своими соображениями с Черчиллем, после чего последний заявил, что Дэвис "открыл ему совершенно новый взгляд на обстановку". О своих московских впечатлениях Дэвис написал книгу, по которой в США был снят фильм "Миссия в Москву", в значительной части посвященный московским процессам.
В отличие от Дэвиса и Притта, большинство людей на Западе, знавших положение в СССР и личности главных подсудимых, испытали сильный шок. Швейцарский писатель Петер Вайс, автор пьесы "Изгнание Троцкого", в книге "Эстетика сопротивления" вспоминал, что многие бойцы Интернациональных бригад в Испании воспринимали московские процессы как фантасмагорию и мучительно размышляли над причинами признаний обвиняемых. Не веря в эти признания, они пытались отыскать в них потайной смысл. "Если Бухарин признает, что выступал с критическими клеветническими речами против партийного руководства, - говорили некоторые из них, - то он хочет привлечь внимание к альтернативе, которую он представляет, тем самым, он противопоставляет большевизм нынешней партийной структуре"[3].
Ромен Роллан, направлявший безрезультатные письма Сталину об освобождении арестованных, в дни процесса писал французскому писателю-коммунисту Ж. Р. Блоку: "Московский процесс для меня - терзаниеи Резонанс этого события во всем мире, и особенно во Франции и в Америке, будет катастрофическим. Не думают ли лучшие друзья СССР, что надо было бы самым быстрым способом отправить советским властям письмо (закрытое, не предназначенное для печати), заклинающее их подумать о том, какие плачевные последствия для Народного фронта, для сотрудничества коммунистической и социалистической партий, для совместной защиты Испании будет иметь решение, приговаривающее осужденных к смертной казни? Именно в данный момент, когда ФКП делает все возможное, чтобы установить объединенный фронт трудящихся разных идейных тенденций, все усилия рискуют быть перечеркнутыми вследствие того морального отзвука, который получит такой приговор. А ведь, наверное, возможно (и было бы нужно) заменить его ссылкой, которая обезвредит осужденных без того, чтобы возбуждать общественное мнение, - оно и так глубоко смущено"[4].
Процесс вызвал волну протестов во всем мире. С опровержениями выступили все находившиеся за рубежом лица, упомянутые на процессе в качестве "сообщников" подсудимых: меньшевики Дан и Николаевский, эсер Вишняк, левые .политические деятели Франции Росмер, Паз, Раппопорт, Суварин, французский промышленник Николь и др.
Особенно много заявлений было сделано в защиту Раковского, которого хорошо знали и высоко ценили социалисты и дипломаты разных стран. Признания Раковского были дезавуированы названными им на процессе лицами. Французский журналист Бюрэ заявил, что во время его пребывания в Москве ему не дали встретиться с Раковским, несмотря на предварительное обещание властей об организации такой встречи. Известная английская филантропка Пейджет сообщила, что в 1934 году встречалась с Раковским в СССР и Японии, но их разговоры касались только вопросов, связанных с деятельностью Международного Красного Креста[5].
Еще накануне суда руководители II Интернационала и Международной федерации социалистических профсоюзов направили в Москву телеграмму, в которой говорилось: "Мы снова считаем своим долгом обратить внимание советского правительства на тот вред, который наносят делу рабочих всего мира эти процессы и казни. Мы не хотим высказывать сейчас своего мнения об основательности или неосновательности обвинений, какими бы фантастическими они ни казались. Но мы не можем смотреть без тревоги на поведение официальной советской печати, осуждающей всех подсудимых без различия еще до того, как представлены какие бы то ни было доказательства их вины. Такое поведение представляется нам совершенно противоречащим элементарным принципам правосудия и способным создать атмосферу, вредную для беспристрастного ведения процесса"[6].
В отклике на процесс секретарь Социалистического Интернационала Ф. Адлер обращал внимание на вопиющее противоречие, которое вытекало из действий московских фальсификаторов: "С одной стороны, подсудимых обвиняют на московских процессах в самых отвратительных преступлениях, изображают их прямо-таки какими-то выродками человечества; а с другой стороны, тех же подсудимых выставляют перед всем миром как неких столпов и свидетелей истины не только тогда, когда они обвиняют самих себя, но и тогда, когда они выполняют обязанности клеветников по назначению против других". Адлер приходил к выводу о том, что "никогда еще нашему идеалу не грозила такая великая опасность, как сейчас, когда фашистские преступники переходят в наступление и, к сожалению, имеют возможность так широко использовать в своих целях те гнусности, которые совершает утвердившаяся в Москве диктатура одержимых"[7].
Лидер бельгийских социалистов Вандервельде подчеркивал, что "рабочие массы в Западной Европе не могут не прийти в волнение, когда они видят, что большинство ветеранов Октябрьской революции посылаются на эшафот"[8].
Болью и отчаянием была проникнута передовая статья органа французской социалистической партии "Попюлэр", написанная Леоном Блюмом. В ней обращалось внимание на то, что московский процесс наносит удар Народному фронту, дает пищу кампании французской реакции, направленной против франко-советского пакта, и создает в Англии и США течение общественного мнения, враждебное сближению этих стран с СССР. "Люди, имена которых еще несколько месяцев тому назад фигурировали среди самых крупных в советской истории, - писал Блюм, - сознались в совершении деяний, с реальностью которых не мирится наш разум и совершение которых, как и в предыдущих процессах, было попросту материально невозможно, более того, лживость которых - я имею право добавить это, - морально доказана для наси Таковы чувства, которые я не могу подавить в себе. Я хорошо знаю, что завтра их будут эксплуатировать общие враги и Советов, и социализма. Но это не моя вина. Зачем же заставляют нас делать выбор между словом, которое становится опасностью, и молчанием, которое было бы позором?"[9].
"Попюлэр" указывал, что московский процесс поставил мировой пролетариат перед трагической альтернативой: "Если обвиняемые действительно повинны в приписываемых им преступлениях, то что же думать о строе, который систематически порождает такого рода разложение руководящих кругов государства рабочей партии? Очевидно, этот строй страдает каким-то органическим внутренним пороком и гниет на корнюи Или же - обвиняемые возводят на себя небылицы, они невиновны, они честные революционеры. Что же тогда думать о правительстве, которое инсценирует фальшивые процессы, которое сажает на скамью подсудимых ни в чем не повинных людей, которое истребляет во имя диктатуры одного лица всех лучших людей революции?"[10].
Обобщая отклики мировой общественности, Троцкий писал: "Если во время процесса Радека-Пятакова значительная часть мировой печати колебалась и недоумевала, то во время последнего процесса единодушный вывод общественного мнения гласил: наиболее грандиозный и наиболее наглый подлог в политической истории мира!"[11].
Аналогичные выводы были сделаны левым крылом русской эмиграции. В статье "Международное значение московского процесса" один из лидеров партии меньшевиков Р. Абрамович писал: "С небывалым еще единодушием вся решительно левая, социалистическая и либеральная, печать всего мира, за исключением казенных коммунистических органов, осудила последний процесс, как сплетение лжи и клеветы, как исторический подлог, как преступление против всех законов пролетарской морали, как осквернение социалистической чести, но прежде всего - как сокрушительный удар по всему мировому социализму. Все без исключения политические группировки, кроме официальных секций Коминтерна, все социалистические и общественные организации, даже те, которые до сих пор явно склонялись на сторону большевизма,.. ныне единым фронтом выступили против совершаемого Сталиным преступления"[12].
Отмечая, что на московских процессах была представлена картина адских злодеяний, якобы осуществленных подсудимыми по указке международного капитализма и фашизма, Абрамович писал, что "имеется бесконечно более действительный, бесконечно более рафинированный и прежде всего неизмеримо более эффективный способ нанести русской революции и всей стране поистине непоправимый удар". Этот способ заключается в объявлении советской юстицией перед лицом всего мира, что большевистской партией руководили люди без принципов и убеждений и что "сама Октябрьская революция, это лучезарное солнце мировой революции, была сделана руками германских, японских или английских шпионов (Раковский, Бухарин, Троцкий и др.)". Такая публичная дискредитация русской революции, по словам Абрамовича, больше ослабляла Советский Союз на международной арене и наносила больший вред престижу СССР и делу мирового социализма, чем это могли бы сделать все действительные или вымышленные диверсанты и шпионы[13].
Другой меньшевистский лидер Ф. Дан называл новую судебную трагикомедию бесконечно более омерзительной, чем все предыдущие, поскольку она "слишком уж явственно носит характер простой "охоты за черепами" - за старобольшевистскими черепами, за черепами всех, кто так или иначе служил революции, которую Сталин теперь хоронити Сталин уже не довольствуется изображением своих большевистских противников как людей, дошедших до последних пределов падения в борьбе с ним, гениальным и мудрым "вождем народов". Нет, выволакиваются старые, давно в самой советской прессе рассказанные перипетии внугрибольшевистской борьбы 1917-18 и позднейших годов, перетряхиваются эпизоды дореволюционного и военного времени, чтобы "доказать", что все сплошь вожди старого большевизма, уже расстрелянные и еще недострелянные, испокон веку были, если не шпиками царской охранки, то по крайней мере платными агентами контрразведок всего мира"[14].
К аналогичными выводам приходил один из наиболее честных представителей центристского крыла эмиграции Г. Федотов, который писал, что "во время процесса 21-го мысль просто отказывалась понимать это политическое сумасшествие, когда государство публично, перед всем светом, само себя секло на радость врагам". Причину такого эффекта процесса Федотов видел в головотяпстве, представлявшем, по его словам, характерную черту Сталина. "В преследовании прямой, ближайшей цели он забывает обо всем на свете. Чтобы погубить Ягоду, он не останавливается перед тем, чтобы разоблачить перед всем светом преступные тайны ГПУи К своим историческим эпитетам вождь народов прибавил имя отравителя. И здесь Сталин взваливает на сотрудников своих свои собственные грехи"[15].
Федотов подчеркивал, что "на этот раз Сталин посадил на скамью подсудимых сливки партии - правда, смешав их с чекистами и провокаторамии Бухарин, принципиальный и чистый, любимец партии, хранитель этических заветов. Раковский - вся жизнь которого задолго до России и до 1917 года прошла в революционной борьбе, которого сам Короленко удостаивал своей дружбы. Рыков, самый русский и "почвенный" из старой гвардии, заступник служилой интеллигенции, которому она в последние годы платила общим сочувствием"[16]. Эти непредвзятые оценки эмигрантского публициста намного ближе к исторической истине, чем оценки нынешних российских "демократов" и "национал-патриотов", мажущих всех вождей большевизма одной черной краской.
Наиболее проницательные деятели русской эмиграции уловили одно из наиболее драматических последствий московских процессов - компрометацию большевистской партии. На предыдущих процессах начало заговорщической деятельности оппозиционеров датировалось 1932 годом, когда озлобленные своим поражением троцкисты и правые в стремлении вернуться к власти якобы вступили на путь государственной измены. Теперь же нити их "предательства" были протянуты в 1926, 1921 и даже в 1918 годы, а круг самих "предателей" неизмеримо расширился. Согласно материалам процесса, во главе ВКП(б), правительства, Коминтерна, Красной Армии, ГПУ на протяжении многих лет стояли заведомые негодяи, замаскированные сторонники капитализма и фашизма, продажные наймиты буржуазных разведок, провокаторы царской охранки и т. д. Поскольку лицо политической партии определяется ее лидерами и идеологами, то большевистская партия представала некой клоакой, в которой с момента ее основания барахтались люди, способные на самые низменные преступления. Московские процессы косвенно набрасывали тень и на Ленина, поскольку, согласно их "открытиям", почти все его ближайшие соратники оказались низменными уголовными преступниками.
Понижение авторитета большевизма и уничтожение его признанных руководителей вызвало глубокое удовлетворение в наиболее реакционных политических кругах. В дни процесса итальянский фашистский официоз - газета "Popolo D'Italia" писала: "Не стал ли Сталин тайным фашистом в связи с катастрофой ленинской системы?"[17]. А сам Муссолини с удовлетворением заявлял, что "никто до сих пор не наносил идее коммунизма (пролетарской революции) таких ударов и не истреблял коммунистов с таким ожесточением, как Сталин"[18].
Отдавая себе отчет в ослаблении экономической, политической и военной мощи СССР, вызванном великой чисткой, гитлеровская клика не только инспирировала заявления германской печати об обоснованности массовых репрессий в СССР, но и через свои секретные службы подбрасывала Сталину подложные документы, призванные убедить его в измене старых большевиков и генералов.
Обобщая широкий спектр суждений мировой печати о событиях, происходящих в СССР, Троцкий писал: "Может ли быть что-либо более постыдное, чем то безразличие, какое бюрократия проявляет по отношению к международному престижу страны? иИз организованных им процессов московское правительство выходит вконец обесчещенным. Враги, как и возможные союзники, оценивают его силу и авторитет несравненно ниже, чем до последней чистки"[19].
ПРИМЕЧАНИЯ
[1] Ponomarev B. N. The Plot against the Soviet Union and World Peace. M., 1938 (брошюра была издана также на немецком, французском и испанском языках).<<
[2] Цит. по Бубер-Нейман М. Мировая революция и сталинский режим. М., 1995. С. 246-247.<<
[3] Литературная газета. 1988. 14 сентября.<<
[4] Цит. по: Иностранная литература. 1988. # 4. С. 166.<<
[5] Чернявский Г. И., Станчев М. Г. В борьбе против самовластия. Харьков, 1993. С. 304-305.<<
[6] Социалистический вестник. 1938. # 5. С. 9.<<
[7] Там же. С. 9-10.<<
[8] Там же. С. 11.<<
[9] Там же. С. 10-11.<<
[10] Там же. С. 8.<<
[11] Бюллетень оппозиции. 1938. # 65. С. 3.<<
[12] Социалистический вестник. 1938. # 5. С. 9.<<
[13] Там же. С. 6-7.<<
[14] Дан Ф. Новая бойня в Москве. У последней черты. - Социалистический вестник. 1938. # 5. С. 4.<<
[15] Федотов Г. П. Полное собрание статей в шести томах. Т. IV. С. 185.<<
[16] Там же. С. 180.<<
[17] Цит. по: Чернявский Г. И., Станчев М. Г. В борьбе против самовластия. С. 286.<<
[18] Цит. по: Бюллетень оппозиции. 1938. # 65. С. 7.<<
[19] Бюллетень оппозиции. 1937. # 58-59. С. 1-2.<<