Оглавление

VI
Общественные нравы

Повседневная нужда подавляющего большинства населения страны и воцарившееся резкое материальное неравенство порождали борьбу за необходимые предметы потребления, выражавшуюся в массовом воровстве, обходе законов и установленных правил, обмане государства и потребителя. Бюрократия, выступавшая в этой борьбе судьей, контролером и карателем, сама все глубже погружалась в коррупцию. В 1939 году Троцкий писал: "Разумеется, в науке, в технике, в хозяйстве, в армии, даже в бюрократическом аппарате, везде есть честные и преданные делу люди. Но они-то и опасны. Против них-то и необходим подбор особых ловкачей, орден стопроцентных сталинцев, иерархия социальных отщепенцев и отбросов. Эти люди натасканы на ложь, на подлог, на обман. Никакой идеи, которая возвышалась бы над их личными интересами, у них нет. Можно ли ждать и требовать от людей, которым подлог служит узаконенной техникой служебной работы, чтоб они не применили подлога для своих личных целей? Это было бы противно всем законам естества!"[1].

Троцкий подчеркивал, что официальные привилегии бюрократии, не имеющие никакой опоры не только в принципах социализма, но и в законах страны, являются ни чем иным, как воровством. "Кроме этого легализованного воровства, имеется нелегальное сверхворовство, на которое Сталин вынужден закрывать глаза, потому что воры - его лучшая опора. Бонапартистский аппарат государства является, таким образом, органом для охраны бюрократических воров и расхитителей народного достоянияи

Хищение и воровство, основные источники доходов бюрократии, не являются системой эксплуатации в научном смысле слова. Но с точки зрения интересов и положения народных масс, это неизмеримо хуже всякой "органической" эксплуатации. Бюрократия не есть в научном смысле слова имущий класс. Но она заключает в себе, в удесятеренном размере, все пороки имущего классаи Для охраны систематического воровства бюрократии ее аппарат вынужден прибегать к систематическим актам разбоя. Все вместе создает систему бонапартистского гангстеризма"[2].

Сегодня слова о "нелегальном сверхворовстве" бюрократии применительно к действительности 30-х годов могут показаться преувеличением. Именно так расценивают указание Троцкого на "бюрократическую безнаказанность" и "все виды распущенности и разложения", вытекающие из "полицейской монолитности партии", даже некоторые серьезные исследователи его идейного наследия. Они относят такого рода явления лишь к 60-80-м годам, называя их "брежневским феноменом"[3].

Однако непредвзятый исторический анализ убеждает в том, что коррупция в советском обществе зародилась отнюдь не во времена правления Брежнева. Уже в 20-е годы активный протест и тревогу в рабочей и коммунистической среде вызывало коррупционное перерождение части партийной и советской бюрократии, паразитировавшей на внутренних противоречиях нэпа. Но если тогда казнокрады и взяточники наказывались как в партийном, так и в судебном порядке, то в последующие годы власть, сконцентрировавшая свои усилия на подавлении оппозиционности и всякого инакомыслия вообще, уделяла борьбе с коррупцией все меньше внимания. К тому же на смену прежнему правящему слою, почти целиком истребленному в годы большого террора, пришли люди, как правило, лишенные нравственных принципов и моральных тормозов и поэтому особенно податливые к различным видам коррупции. Уже в 1937 году меньшевистский журнал "Социалистический вестник" справедливо отмечал, что "тот привилегированный слой, который Сталин любовно выращивает и на который он опирается, прямо кишит "использователями революции", хищниками и рвачами, готовыми продаться любому "победителю"[4]. В этой среде пышным цветом расцвели кумовство, корыстная взаимоподдержка и протекционизм.

Ленин не раз подчеркивал, что главная трудность построения социализма состоит в том, что его приходится строить людям, в своем моральном сознании, нравах, привычках несущим наследие старого мира. Именно на эти стороны нравственного облика или "человеческой природы", отравленной тысячелетиями господства эксплуататорских отношений, опирался сталинизм. Постоянно осуществляя тоталитарное давление на личность, он заставлял людей лгать, лицемерить, активно или пассивно (например, голосованием на массовых митингах и собраниях) поддерживать самые чудовищные акции господствующего режима. Такое поведение приводило к тому, что моральное наследие старого мира воскресало и торжествовало, нередко в гипертрофированных формах, превосходящих худшие стороны буржуазного общества. В этом смысле ни одному человеку нельзя было остаться так или иначе нравственно не замаранным, причем замаранность эта была тем сильнее, чем успешнее человек реализовал свое стремление к карьере и преуспеванию.

Многочисленные меткие наблюдения над состоянием общественных нравов и в особенности над моральным разложением "верхушки", нравственный и духовный уровень которой опустился ниже "среднего уровня страны", содержатся в дневниковых записях академика В. И. Вернадского.

"1939 год. 11 апреля. Одно время я думал, что происходящий гнет и деспотизм может быть не опасен для будущего. Сейчас я вижу, что он может разложить и уничтожить то, что сейчас создается нового и хорошего. Резкое падение духовной силы коммунистической партии, ее явно более низкое умственное, моральное и идейное положение в окружающей среде, чем средний уровень моей среды, создает чувство неуверенности в прочности создающегося положения.

5 октября. Поражает "наживной" настрой берущих верх массы коммунистов. Хорошо одеваться, есть, жить - и все буржуазные стремления ярко расцветают. Друг друга поддерживают. Это скажется в том реальном строе, который уложится. Все отбросы идут в партию.

23 октября. Слишком большое количество щедринских типов сейчас входят в партию и получают власть. Потом где-то вскрываются и наказываются, но дело свое делают. Значительная часть "вредительства" имеет такое происхождение.

1940 год. 1 января. Они (власти) жалуются, что трудно найти людей. В действительности, выбор определяется, как никогда раньше, "благонадежностью". А затем, как всегда в таких случаях, создаются "котерии", которые поддерживают друг друга. Как-то я сказал Кржижановскому: "И откуда вы выбираете таких гоголевско-щедринских типов!"

1941 год. 21 января. Модный теперь курс, взятый в Академии наук, - аналогичный тому яркому огрублению жизни и резкому пренебрежению к достоинству личности, который сейчас у нас растет в связи с бездарностью государственной машиныи Полицейский коммунизм растет и фактически разъедает государственную структуру. Все пронизано шпионажем (т. е. слежкой агентов НКВД - В. Р.). Всюду все растущее воровство. Продавцы продуктовых магазинов повсеместно этим занимаются. Их ссылают - через несколько лет они возвращаются, и начинается та же канитель.

4 февраля. Давление, сыск и формализм невежд и дураков, своеобразных представителей "дельцов" - государственных младенцев, среди которых, с одной стороны, идейные, с другой - полицейские".

Особую тревогу Вернадского вызывал "маразм научной работы при наличии талантливых и работящих людей", который он объяснял "гниением центра" и "безответственной ролью в Академии партийной организации из молодежии все усилия которой направлены на "лучшую" жизнь - на всяческое получение денег". Для партийных работников Академии, как отмечал Вернадский, характерны "резко более низкий научный уровень, дележ пирога и чисто буржуазное желание больше зарабатыватьи Мы все это видим и знаем. Интриги - характерное явление среди партийцев, к сожалению и к огромному вреду для государства"[5].

Моральное разложение и стремление к "веселой жизни" проявлялись среди "новобранцев 1937 года" даже в годы войны. Приведем в этой связи пример, тем более любопытный, что он касается, в частности, поведения молодого Брежнева.

В 1942 году старший политрук Айзон, до своего прибытия на фронт работавший в Днепропетровском обкоме ВКП(б), направил в ЦК ВКП(б) заявление, описывавшее бытовые "подвиги" второго секретаря обкома Грушевого. Как явствует из этого заявления, Грушевой, уезжая из Днепропетровска в тогда тыловой Сталинград, прихватил с собой обкомовские ковры, мешок с кожей и двух девушек, которых он во время дороги, не стесняясь попутчиков, забирал к себе в спальню. В конце ноября 1941 года в Сталинград, где Грушевой работал уполномоченным Военного совета Южного фронта, прибыл заместитель начальника политуправления фронта Брежнев и бывший секретарь Днепропетровского обкома Кучмий. Описывая это событие в своей книге воспоминаний, Грушевой писал: "Встреча получилась душевной, радостнойи Л. И. Брежневи дал много полезных советов как нашей оперативной группе, так и товарищам, которые работали на предприятиях"[6].

В заявлении Айзона предстает иная картина: "Начались встречи, попойки, и Грушевой поставлял им (Брежневу и Кучмию) Аню и Катюи Попойки продолжались систематически. Когда же Брежнев уезжал из Сталинграда после своих пьянок, он меня позвал и сказал, чтобы я держал язык за зубами".

При разборе заявления Айзона ЦК КП(б) Украины констатировал, что "факты нетактичного поведения т. Грушевогои в основном подтверждаются", но отложил рассмотрение вопроса о нем "в связи с тем, что Грушевой в настоящее время находится в Красной Армии и рассмотреть этот вопрос в его присутствии не представляется возможным"[7]. Грушевой и Брежнев не понесли никакого наказания и успешно продолжали свое карьерное восхождение. Во время правления Брежнева Грушевой стал генерал-полковником и кандидатом в члены ЦК КПСС.

В послевоенные годы экономическая преступность и коррумпирование бюрократии стали одним из факторов социального расслоения советского общества. Эти явления ярко описаны в произведениях В. Дудинцева, В. Овечкина, В. Пановой и других советских писателей 50-х годов, а также в романах "Жизнь и судьба" В. Гроссмана, "Раковый корпус" и "В круге первом" А. Солженицына, ретроспективно освещавших действительность позднего сталинизма.

Существенные изменения в социальных качествах аппаратчиков призыва 1937 года в полной мере стали ощутимыми в годы застоя. В этот период те, кто пришли к власти после репрессий 30-х годов, составляли основную часть аппарата, управлявшего партией и страной. Эта, пришедшая на смену первому поколению советской бюрократии, генерация аппаратчиков прошла через новый виток политического, бытового и нравственного перерождения. Используя в своекорыстных целях "либерализм" брежневской внутренней политики, эти люди ощутили свободу от всяких моральных запретов, поскольку полученное ими политическое воспитание, требующее исполнения самых безнравственных акций, отнюдь не способствовало формированию внутренних регуляторов социального поведения. Бюрократический аппарат, в котором больше не оставалось носителей нравственного наследия Октябрьской революции, в значительной своей части срастился с уголовными элементами, дельцами теневой экономики и сам принял активное участие в разнузданном казнокрадстве. Всем этим объясняется разочарование подавляющего большинства населения в партии, следствием чего стала ее беспрепятственная ликвидация в 1991 году.


ПРИМЕЧАНИЯ

[1] Бюллетень оппозиции. 1939. # 75-76. С. 32.<<

[2] Бюллетень оппозиции. 1939. # 77-78. С. 13.<<

[3] Козлов В., Плимак Е. Концепция советского термидора. - Знамя. 1990. # 7. С. 169.<<

[4] Социалистический вестник. 1937. # 3. С. 4.<<

[5] Независимая газета. 1992. 9 июня.<<

[6] Грушевой К. Тогда, в сорок первом. М., 1977. С. 297.<<

[7] Аргументы и факты. 1995. # 36.<<


Глава VII