Оглавление

XXXI
Отставка Литвинова

В этот момент, крайне благоприятный для создания антифашистской коалиции, Сталин осуществил демонстративный шаг, призванный привлечь симпатии Гитлера, - смещение Литвинова с поста наркома иностранных дел.

Эта акция в немалой степени диктовалась и тем, что Литвинов принадлежал к поколению старых большевиков и оставался в составе ЦК ВКП(б) и Советского правительства, может быть, единственным, кто был способен до известной степени на самостоятельность мыслей и действий. "Он был крупным человеком, - писал о Литвинове И. Эренбург, - об этом можно судить хотя бы по тому, что во времена Сталина, когда любая инициатива вызывала подозрения, существовало понятие "дипломатов литвиновской школы". Эренбург рассказывал (со слов Сурица) об эпизоде на одном из кремлевских совещаний, где Литвинов изложил свою точку зрения. "Сталин с ним согласился, подошел и, положив руку на плечо Литвинова, сказал: "Видите, мы можем прийти к соглашению". Максим Максимович снял руку Сталина со своего плеча: "Ненадолгои"[1].

В годы большого террора Сталина удержала от расправы с Литвиновым, по-видимому, всемирная популярность последнего, олицетворявшая широкое признание политики коллективной безопасности, от которой Сталин тогда еще не собирался отказываться. Зато для резкой смены вех во внешней политике устранение Литвинова было как нельзя более кстати.

Предвестником отставки Литвинова явился вызов его 27 апреля к Сталину в связи с жалобой на него по незначительному поводу со стороны Майского. Майский, присутствовавший при этой беседе, впоследствии вспоминал: "Впервые я увидел, как сложились отношения между Литвиновым, Сталиным и Молотовым. Обстановка на заседании была накалена до предела. Хотя Сталин выглядел внешне спокойным, попыхивал трубкой, чувствовалось, что он настроен к Литвинову чрезвычайно недружелюбно. А Молотов буйствовал, непрерывно наскакивал на Литвинова, обвиняя его во всех смертных грехах"[2].

Ненависть Молотова к Литвинову сохранялась до последних дней жизни "ближайшего соратника", о чем свидетельствуют его высказывания 70-80-х годов: "Литвинова держали послом в США только потому, что его знал весь мир. Человек оказался очень гнилойи Литвинов был совершенно враждебным к нам". В подтверждение этих домыслов Молотов делал темные и нелепые намеки на якобы перехваченную запись некой беседы Литвинова с "американским корреспондентом, явным разведчиком", в которой Литвинов критиковал тоталитарные порядки в СССР.

Из слов Молотова отчетливо вытекает, что главной причиной ярой недоброжелательности "вождей" к Литвинову была его независимая позиция, квалифицируемая Молотовым как "полное предательство". "У нас никакого доверия к нему не было, - рассказывал Молотов. - (Я) не брал его на переговоры. Мог наговорить нехорошегои Хотя умница, прекрасный, а ему не доверялии Он, конечно, дипломат неплохой, хороший. Но духовно стоял на другой позиции, довольно оппортунистической, очень сочувствовал Троцкому, Зиновьеву, Каменеву и, конечно, он не мог пользоваться нашим полным доверием. Как можно было доверять такому человеку, когда он тут же предавал фактически? Но человек он умный, бывалый, хорошо знал заграничные дела. К Сталину он относился хорошо, но, я думаю, внутренне он не всегда был согласен с тем, какие решения мы принимали". А внутреннее несогласие с любыми действиями сталинской клики считалось в ней достаточным мотивом для расправы над инакомыслящим.

О замыслах, которые вынашивались по отношению к Литвинову сталинской камарильей, свидетельствует следующее высказывание престарелого Молотова: "Он заслуживал высшую меру наказанияи Литвинов только случайно жив остался"[3].

Литвинов был смещен со своего поста совершенно неожиданно для советского народа и мировой общественности. По свидетельству Е. Гнедина, 1 мая он "находился на трибуне мавзолея и сидел в задумчивой и свободной позе чуть ниже той трибуны, на которой расположился Сталин и другие члены правительства"[4]. А спустя три дня на последней странице советских газет в разделе "Хроника" было опубликовано краткое сообщение, не сопровождавшееся никакими комментариями: "Президиум Верховного Совета СССР освободил тов. Литвинова М. М. согласно его просьбе от обязанностей народного комиссара иностранных дел СССР". На первых страницах тех же газет был помещен Указ Президиума Верховного Совета СССР о назначении Молотова наркомом иностранных дел (по совместительству)[5].

К. Типпельскирх уже 4 мая сообщал в германский МИД, что внезапная замена Литвинова вызвала в Москве "большое удивление, так как Литвинов был в центре переговоров с английской делегацией, а на первомайском параде еще присутствовал и стоял непосредственно с правой стороны от Сталина, то есть не было никаких признаков шаткости его положенияи Поскольку Литвинов принял английского посла не далее как 2 мая и был назван во вчерашней прессе почетным гостем на параде, его отставка, видимо, является результатом неожиданного решения, принятого Сталиным"[6].

3 мая Сталин направил советским полпредам секретную телеграмму: "Сообщается для сведения. Ввиду серьезного конфликта между председателем СНК т. Молотовым и наркоминделом т. Литвиновым, возникшего на почве нелояльного отношения т. Литвинова к Совнаркому Союза ССР, т. Литвинов обратился в ЦК с просьбой освободить его от обязанностей наркоминдела. ЦК ВКП(б) удовлетворил просьбу т. Литвинова и освободил его от обязанностей наркома"[7]. Эта телеграмма оставляла послов в недоумении, ибо в ней не говорилось, в чем состояли причины конфликта между Молотовым и Литвиновым и какие изменения в советской внешней политике могут произойти вслед за сменой руководства Народного комиссариата иностранных дел.

Для передачи дел Литвиновым была образована правительственная комиссия в составе Молотова, Берии, Маленкова и Деканозова, только что назначенного заместителем наркома иностранных дел. Комиссия провела беседы с большинством работников наркомата. Как вспоминал Гнедин, к началу работы комиссии Берия уже располагал "показаниями" на Литвинова, полученными от бывшего поверенного в делах СССР во Франции Гиршфельда, арестованного в ночь на 1 мая. 4 мая была арестована целая группа ближайших сотрудников Литвинова. Гнедин, работавший в то время заведующим отделом печати НКИД, 10 мая был арестован и подвергнут допросу с применением жесточайших и унизительных истязаний, который проводил сам Берия. Допросы, продолжавшиеся подряд несколько дней, ставили задачу добиться от Гнедина показаний об "антиправительственных настроениях" Литвинова, который, как заявляли следователи, "исходя из антисоветских намерений, провоцировал войну". Особая свирепость, проявленная по отношению к Гнедину, объяснялась тем, что ему предназначалась роль "главы всей антисоветской организации НКИД" после ареста Крестинского[8].

К этой "организации" был причислен и Михаил Кольцов, которому была устроена очная ставка с Гнединым. Вспоминая свои впечатления от очной ставки, Гнедин писал: "Известно, что это был мужественный и необыкновенно инициативный человек. Теперь передо мной был сломленный человек, готовый к безотказному подчинению". Кольцов заявил, что во время встречи на квартире Уманского, предшественника Гнедина на посту заведующего отделом печати НКИД, группа дипломатов и журналистов затеяла "антиправительственный заговор" и что среди присутствующих на этой встрече был, "кажется", и Гнедин[9]. Между тем Уманский оставался в то время советником посольства в США и в дальнейшем не был подвергнут репрессиям.

"Дело Литвинова", усиленно "разрабатывавшееся" в мае и июне, было прекращено лишь в октябре 1939 года. Выступая на партийном собрании работников Наркоминдела 23 июля, Молотов ограничил "вину" Литвинова тем, что он "не обеспечил проведение партийной линии, линии ЦК ВКП(б) в наркоматеи В вопросе о подборе и воспитании кадров НКИД не был вполне большевистским, так как товарищ Литвинов держался за ряд чуждых и враждебных партии и Советскому государству людей и проявил непартийное отношение к новым людям, перешедшим в НКИД". В резолюции партсобрания указывалось: "Только с приходом нового руководства во главе с товарищем Молотовым в наркомате стал наводиться большевистский порядок. За этот короткий промежуток времени проделана большая работа по очищению НКИД от негодных, сомнительных и враждебных элементов"[10].

"Очищение" это выразилось в первую очередь в изгнании из наркомата евреев, о чем Молотов даже спустя несколько десятилетий вспоминал с особенным удовольствием. "В 1939 году, когда сняли Литвинова и я пришел на иностранные дела, - рассказывал он Чуеву, - Сталин сказал мне: "Убери из наркомата евреев". Слава богу, что сказал! Дело в том, что евреи составляли там абсолютное большинство в руководстве и среди послов. Это, конечно, неправильнои (Сталин) считал, что на высокие посты надо допускать в основном русских, украинцев и белорусов"[11].

Это свидетельство Молотова представляет несомненный интерес, хотя он допустил в нем одну неточность: "абсолютное большинство" евреев, равно как и других сподвижников Литвинова, было изгнано из Наркоминдела и репрессировано уже в 1937-1938 годах. 3 января 1939 года Литвинов направил Сталину докладную записку, в которой говорилось: "До сих пор вакантны места полпредов в 9 столицах, а именно: в Вашингтоне, Токио, Варшаве, Бухаресте, Барселоне, Ковно, Копенгагене, Будапеште и Софиии В некоторых из перечисленных столиц не имеется полпредов уже свыше года. Оставление на продолжительные сроки поверенных в делах во главе посольств и миссий приобретает политическое значение и истолковывается как результат неудовлетворительных дипломатических отношений"[12].

Чистка, последовавшая за снятием Литвинова, довершила процесс устранения профессиональных и опытных дипломатов. К осени 1939 года жертвами репрессий стали 5 заместителей наркома иностранных дел, 48 полпредов, 30 заведующих отделами НКИД, 28 глав консульских представительств, 113 других руководящих работников НКИД. Чтобы лучше представить значение этих потерь, следует напомнить, что до второй мировой войны СССР имел дипломатические отношения лишь с 30 странами, а в составе Наркоминдела насчитывалось менее 500 кадровых дипломатов. В некоторых странах (Китае, Монголии, Финляндии, Латвии, Литве, Польше, Чехословакии) были отозваны и репрессированы почти все работники советских посольств[13].

"Зная, что при нашей бедности кадрами особенно ценен каждый культурный и опытный дипломат, - писал в "Открытом письме Сталину" Ф. Раскольников, - вы заманили в Москву и уничтожили одного за другим почти всех советских полпредов. Вы разрушили дотла весь аппарат народного комиссариата иностранных дел"[14].

В последние годы жизни Молотов в беседах с Чуевым оценивал ослабление роли профессиональных дипломатов и полное утверждение авторитарных методов в решении международных вопросов как едва ли не заслугу свою и Сталина. Говоря о дипломатах, он подчеркивал: "Все в кулаке сжато у Сталина, у меняи Дипломатия у нас была неплохая. Но в ней решающую роль сыграл Сталин, а не какой-нибудь дипломат"[15].

Смена Сталиным и Молотовым всего дипломатического корпуса отличалась даже от действий Гитлера, после своего прихода к власти оставившего в германском МИДе и на посольских постах кадровый костяк, сформировавшийся еще в годы Веймарской республики (начиная с министра иностранных дел Нейрата, смененного Риббентропом лишь в феврале 1938 года).

Литвинов оставался без работы вплоть до конца 1941 года, когда он был назначен заместителем наркома иностранных дел и послом в США.

Литвиновский аппарат Наркоминдела был заменен случайными, выдвинутыми наугад людьми, многие из которых до этого не имели никакого отношения к дипломатической работе. Одним из таких выдвиженцев стал Громыко, работавший в 1939 году ученым секретарем Института экономики. Вспоминая о своей беседе с комиссией, подбиравшей новых сотрудников в наркомат, Громыко писал: "Трудно сейчас точно определить, что заставило членов комиссии остановить выбор на мне". В активе его, как он сам упоминает, была только "научно-пропагандистская деятельность" в среде инженерно-технических работников и выезды в командировки с лекциями "по пропаганде нашей внешней и внутренней политики". "Сыграло свою роль, очевидно, и то, - замечал Громыко, - что в аспирантуре я продвинулся вперед в овладении английским языком, хотя знания, конечно, были еще далеки от совершенства".

Беседа членов комиссии с Громыко ограничилась вопросом, какие книги на английском языке он читал. После того, как Громыко назвал несколько таких книг, он "почувствовал расположение комиссии", а спустя неделю его вызвали в ЦК, где объявили о переводе из института на должность заведующего американским отделом НКИД[16].

Значение отставки Литвинова не могли не понимать уцелевшие к тому времени советские дипломаты из числа старых большевиков. Об этом свидетельствуют воспоминания А. Бармина, бывшего временного поверенного в делах СССР в Греции, ставшего в 1937 г. невозвращенцем. В книге "One Who Survived" (Один из тех, кто выжил)[17*] Бармин рассказывал, что сразу же после смещения Литвинова французское литературное агентство заказало ему по просьбе газеты "Пари Суар" статью, комментирующую это событие. В статье, написанной 5 мая, Бармин оценивал увольнение Литвинова как предвестие советско-германского союза, к которому Сталин уже давно стремится. "Если до сих пор этот союз не был заключен, - писал он, - то только потому, что этого пока не хочет Гитлер. Тем не менееи личный представитель Сталина, грузин Канделаки, вел переговоры с Гитлером вне рамок официальных межгосударственных отношений. Переговоры между тоталитарными государствами ведутся в обстановке глубочайшей секретности, и их результаты могут стать полной неожиданностью для всех". Бармин предупреждал и о том, что одним из результатов советско-германского союза может стать присоединение Западной Украины и Западной Белоруссии к СССР как "награда за политику благожелательного нейтралитета по вопросу раздела Польши в ходе новой европейской войны".

Агентство направило эту статью в несколько стран Европы и Америки, но она была опубликована только в скандинавских и латиноамериканских странах. Ни одна из французских или английских газет не решилась ее напечатать - настолько прогнозы Бармина казались в этих странах фантастическими либо неуместными для публикации в обстановке интенсивных переговоров между Францией и Англией, с одной стороны, и Советским Союзом - с другой. Представитель агентства, сообщая Бармину про отказ "Пари Суар" от публикации статьи, сказал, что сотрудники этой газеты "считают, что мы оба спятили"[18].

Смысл отставки Литвинова был правильно понят в Берлине. Как писал Черчилль в книге "Вторая мировая война", "еврей Литвинов ушел, и было устранено главное предубеждение Гитлера. С этого момента германское правительство перестало называть свою политику антибольшевистской и обратило всю свою брань в адрес "плутодемократий"[19].

В отчете полпреда СССР в Германии за 1939 год говорилось о большом внимании, уделенном немецкими газетами смене руководства Наркоминдела. Эта смена рассматривалась большинством газет "как конец женевской политики (т. е. борьбы в Лиге Наций за коллективную безопасность - В. Р.) и политики союзов с западными капиталистическими державами, проводившейся якобы прежним наркомом"[20].

Советник посольства Германии в СССР Хильгер вспоминал, что через два дня после неожиданной отставки Литвинова он получил указание немедленно прибыть в Берлин. Здесь он был принят Гитлером, который задал ему вопрос о причинах, побудивших Сталина сместить Литвинова. Хильгер сказал: "Сталин сделал это потому, что Литвинов стремился к соглашению с Англией и Францией, между тем как Сталин считал, что западные державы намерены заставить Россию в случае войны таскать для них каштаны из огня". Гитлер ничего не ответил, но взглядом дал понять Риббентропу, что мое объяснение внесло для него ясность. Затем он спросил, верю ли я в то, что Сталин при определенных условиях был бы готов установить взаимопонимание с Германией. Я почувствовал желание сделать Гитлеру резюме германо-советских отношений с 1933 г. и напомнить ему, как часто Советское правительство в первые годы его правления выражало желание сохранить прежние дружественные отношения с Германией. Однако я ограничился указанием на то, что 10 марта Сталин заявил: для конфликта между Германией и Советским Союзом никаких видимых причин нети По просьбе Риббентропа мне пришлось дважды зачитать соответствующее место. Гитлери потребовал, чтобы я доложил, "как в общем и целом обстоят дела в России"и Я обрисовал смысл и значение той борьбы за власть, которая шла между Сталиным и оппозиционными течениями, и рассказал, какой идеологический балласт Сталин выбросил за борт, когда ему стало ясно, что на базе одной лишь коммунистической доктрины здорового и способного противостоять всем государственного организма не создать. Имея в виду усилия Сталина заменить революционный энтузиазм новым советским патриотизмом, я упомянул об оживлении возвеличивания национальных героев, старых русских традицийи Гитлер весь подался вперед и слушал внимательнои"[21].

По-видимому, известие о смене руководства Наркоминдела привело Гитлера к убеждению, что вслед за устранением ненавистного ему Литвинова должен наступить период личной дипломатии - переговоров между ним и Сталиным, в которых Молотов будет служить передаточным звеном. Для такой роли "ближайший соратник" Сталина подходил более, чем кто-либо другой.


ПРИМЕЧАНИЯ

[1] Эренбург И. Собр. соч. Т. 9. М., 1967. С. 708-710.<<

[2] Цит. по: Шейнис 3. С. Максим Максимович Литвинов: революционер, дипломат, человек. М., 1989. С. 362.<<

[3] Чуев Ф. И. Сто сорок бесед с Молотовым. С. 96-98.<<

[4] Гнедин Е. А. Выход из лабиринта. М., 1994. С. 12.<<

[5] Известия. 1939. 4 мая.<<

[6] Советско-нацистские отношения. 1939-1941. Документы. Париж -Нью-Йорк, 1983. С. 8-9.<<

[7] Документы внешней политики СССР. Т. XXII. Кн. 1. М., 1992. С. 327.<<

[8] Гнедин Е. А. Выход из лабиринта. С. 14, 30, 34.<<

[9] Там же. С. 48-49.<<

[10] Рощин А. В Наркоминделе накануне войны. - Международная жизнь. 1988. # 4. С. 126.<<

[11] Чуев Ф. Сто сорок бесед с Молотовым. С. 274, 276.<<

[12] Документы внешней политики СССР. Т. XXII. Кн. 1. С. 10.<<

[13] Вестник МИД СССР. 1988. # 24. С. 30; 1989. # 6. С. 22.<<

[14] Раскольников Ф. О времени и о себе. С. 549.<<

[15] Чуев Ф. Сто сорок бесед с Молотовым. С. 98-99.<<

[16] Громыко А. А. Памятное. Т. 1. М., 1990. С. 72-73.<<

[17*] Падкое на сомнительные сенсации издательство "Современник", впервые выпустившее эту книгу на русском языке, произвольно дало ей заголовок "Соколы Троцкого", абсолютно не соответствующий ее содержанию.<<

[18] Бармин А. Соколы Троцкого. М., 1997. С. 34-35.<<

[19] Черчилль У. Вторая мировая война. Кн. 1. С. 166.<<

[20] Документы внешней политики СССР. Т. XXII. Кн. 2. С. 472.<<

[21] Откровения и признания. С. 56-57.<<


Глава XXXII